— Какой Малюта?! Не знаю я никакого Малюты! Что вы, гражданочка?!.. — опять заартачилась девица, как видно, решив до конца стоять на своем.
— Зовут-то тебя как? — спросила Жанна, вздохнув.
— Ну, Марина.
— Дура ты, Марина.
Девица промолчала.
— А откуда ты ход этот знаешь? — спросил Илья.
— Так как мне его не знать, по нему еще моя мать лазала. Она в этой каморке с мужчиной встречалась. Какая у них была любовь! — Марина закатила глаза к потолку. — Она так его любила, это что-то!
— В сталинские времена, — догадался Илья, вспомнив, что в этой комнате прятался родственник Сергея. — Так вот, оказывается, что.
— В какие сталинские? Ты что, с дуба рухнул? Как я могу сталинские времена помнить? — огрубела девица. — Десять лет назад. Мне тогда шестнадцать было, я все помню. — У него здесь наверху гараж был. Такая любовь была! А потом его убили…
— Кого? — не понял Илья.
— Любовника материного. Она сунулась сдуру, и ей досталось…
— Подожди-ка, что значит «убили»?
— Вот так, — она провела по горлу пальцем. — Секир башка.
— Десять лет назад, — задумчиво проговорил Илья. — Не понимаю…
Откуда-то издалека раздались пять подряд сильных ударов по трубе.
— O! Меня зовут, пойду я.
— Погоди минутку. Мужчина, ну, любовник твоей матери, не китаевед был случайно?
— Откуда я знаю! По тебе, самцу, разве поймешь, китаевед ты или сутенер.
— Не хами, — осекла ее Жанна.
Снова простучали пять раз.
— Друг мой зовет, истомился, видать.
— А мать твоя не говорила, может быть, он послом был?
— Нет, ничего не говорила Помню я, что у него на руке, на левой, наколка была странная такая в виде жука, — она пальцем начертила в воздухе жука. — Вот такой, странный, — она указала на тыльную сторону руки.
Марина встала со стула. Илья окинул ее взглядом: фигура у нее была действительно хорошая, ноги длинные, да и все остальное…
— Подожди, — Илья тоже поднялся. — Последний вопрос. А кто убил? Как?
— Этого я не знаю. Ну пойду я…
Она зашла за шкаф, загрохотала железная дверца лаза, заскрипели ржавые ступени, и все стихло.
— Я таких мерзавок знаю. Они только горяченькие нужную информацию выдают, потом от всего отказываются.
Илья задумчиво глядел в пространство.
— Не понимаю я ничего, — проговорил он после некоторого молчания. — Похоже, мать ее встречалась с отцом Сергея. Но ведь он умер в Китае… А она говорит, что его убили. Как это могло быть?..
Илья повернулся к Жанне. Та полулежала на кровати, закинув ногу в ортопедическом сапожке на ногу, и, опершись на локти, смотрела на Илью.
— Как ты думаешь?.. — спросил он уже машинально.
В нем снова просыпался влюбленный по уши мужчина.
— Я знаю такой сорт девиц — им и на грош нельзя верить. Все, что она говорила, может оказаться враньем, чтобы прикрыть слова, вырвавшиеся сначала.
— Может быть… Ну тогда при чем здесь Малюта и Туз со спящим Китайцем. Ведь ваши люди его взорвали.
— Так и есть. Просто у нее сведения трехмесячной давности. Когда Малюта еще правил балом. Я так поняла, что эта девица вместе с Тузом прятала спящего летаргическим сном Китайца, перед тем как Малюта эту квартиру на Садовой выследил и Китайца утопил в заливе. Видно, тогда Туз и эта девица разбежались. И она до сих пор прячется, думая, что их ловит Малюта.
— А Малюта в дурдоме давно вот такусеньких человечков ловит, — досказал Илья, показав мизинец.
Он сделал шаг к кровати, на которой полулежала Жанна, опустился рядом.
— Совершенно точно, а ей, по-моему, верить нельзя. Противная девица.
— Ужасно противная. Ужасно…
Илья нагнулся и поцеловал ее в губы.
— Правда, противная? — шепотом спросила Жанна.
— Правда, ужасно противная…
Илья, больше не в силах сдерживать страсть, обнял Жанну. Она вдохнула, яростно привлекла его к себе…
Глава 3
ТОЧКА, ТОЧКА, ЗАПЯТАЯ
Только поздним вечером изнуренный любовью Илья вернулся домой.
Жанна довезла Илью до самого дома. Попрощавшись, он вышел из машины и направился в подворотню. Какой-то человек стоял в тени дома, как будто не желая, чтобы его узнали. Заметив его, Илья по привычке насторожился, но прячущийся человек не проявил никаких враждебных действий. Илья успел только заметить, что он широкоплеч и кряжист.
Возле двери квартиры лежало что-то, завернутое в бумагу. Не стоило, конечно, этого трогать: в иное время Илья бы этого и не сделал, но не сейчас — сейчас он был под впечатлением очаровательной, обворожительной Жанны, которую после этого полюбил еще больше, чем раньше. Он не знал, что женщина может быть способна на такое.
По рассеянности он только слегка пнул сверток ногой. Как будто ожидавший этого и для этого только приготовленный — сверток вдруг развалился. Какие-то круглые комочки мягко разбежались в разные стороны. Илья, приглядываясь, тронул один из них ногой… наклонится, вглядываясь в свете экономной парадной лампочки… На полу перед Ильей лежала отрубленная кошачья голова.
Отбросив бумагу в сторону, Илья насчитал всего пять кошачьих голов — все они были от разномастных животных. Такая находка неприятно поразила Илью. Возможно, конечно, это шалость местных ребятишек, насмотревшихся по телику подвигов Рэмбо. Но могло быть и предупреждение… Вот только от кого? За те несколько месяцев, что Илья провел в Петербурге, он ухитрился нажить множество врагов, впрочем, и друзей тоже…
Илья не стал ломать опустошенную любовью голову, чьих рук это проделка, а, морща нос, собрал кошачьи головки обратно в бумагу и снес во двор, положив возле парадной утреннему дворнику.
— Да на тебе лица нет, Илюша! — встретила его Карина, уперев руки в бока и выпятив свой массивный бюст. — Ты что, попал под каток или побывал в женском общежитии на двести койко-мест?!
Илья ей не ответил. Ему было известно, что его бывшая жена способна только на солдатские шуточки.
Раздевшись в прихожей, он прошел в кухню.
Сергей сидел за кухонным столом, рядом с восторженным лицом восседал гвинейский жених Карины. Сергей прослушивал кассеты с записями бреда горбуна-шизика.
Уже в течение нескольких недель Илья с Сергеем по очереди записывали за украденным из психбольницы горбуном его бред, который иногда приобретал осмысленную стройность и, как они полагали, повествовал о жизни подземного народа чудь. Но, к великому сожалению, рассказы о подземном народе были разрозненны и носили фрагментарный характер, мешаясь с многочасовым шизофреническим бредом.
Долгое время Сергей не находил в себе сил взяться за расшифровку записей, тем более что записи каждый день пополнялись новыми «откровениями». Ведь блуждавший по квартире горбун в любое время суток мог ни с того ни с сего вдруг остановиться на месте и начать новый рассказ, часто не несущий ничего нового. Поначалу «дежурный» записывал и ночью — теперь это дело бросили и включали диктофон только днем, и то не каждый раз.
И вот сегодня Сергей решил наконец подступиться к бреду вплотную. Слушая записи уже три часа подряд, он впадал в тихое помешательство: мысли плыли куда-то, покалывало в коленках. Сергея спасало только духовное развитие, которое он получил в буддийском монастыре, где в детстве провел семь лет. Рядом с ним сидел Басурман. И хотя гвинейскоязычный гражданин не разумел по-русски, но бред горбуна ему нравился чрезвычайно. Приложив ухо к самой колонке магнитофона, он вслушивался в каждое слово — карие глазенки его блестели интересом, иногда он вдруг начинал хихикать над сказанным горбуном бессмысленным словосочетанием; или вдруг лицо Басурмана грустнело, он горестно качал головой и что-то тихонько лопотал на гвинейском… Потому как языка его никто не знал, оставалось только догадываться, что слышалось в бреде русского шизофреника гвинейскому подданному. Но догадаться никто не мог. Карина только иногда отпускала шуточки в его адрес, смысла которых он не понимал.