Знак, ведомо.

Оставалось только ждать и надеяться на то, что беда прошла стороной и высшие силы просто намекают на свое благорасположение. По доброте ли своей или с очевидным расчетом на ответную благодарность… Лишь бы только обошлось!

Даже самому себе князь Игорь Святославич боялся признаться, как устал от походов и ратей.

Солтаны вернулись с пополнением. Овлур заметил, что к ним прибавился еще один всадник. По тому, что тот ехал свободно и при оружии, половец заключил, что заметил, хвала Тэнгри, не врага.

Об этом же подумал и князь Игорь, а когда всадники подъехали поближе, узнал нежданного гостя:

– Здрав будь, Миронег!

– Сам по здорову ли, князь?

– Твоими молитвами, – усмехнулся Игорь Святославич, зная прекрасно, что Миронег не из тех, кто любит молиться, тем более за чье-то здравие. Хранильник не молит о здоровье, но дарует его, будь на то воля его богов.

Князь Игорь удивился, как изменился облик Миронега за те немногие недели, что они не виделись. Нет, хранильник не выглядел старше, и платье его было, по обыкновению, в порядке, даже не пропыленным, словно не было долгой дороги через степь. Но в глазах его застыл холод, тот самый, что исходит обычно от дамасского клинка, видевшего много смертей и не скупившегося даровать вечный покой всем, кто окажется на опасно близком к нему расстоянии.

– На Русь идем, – сообщил Овлур. – Присоединяйся к нам, лекарь! Вместе путь веселее!

– Верю, – откликнулся Миронег, но как-то безжизненно. – Но прошу простить меня, раз уж приходится отказывать. Вы – на Русь, я же – мимо нее… Не обессудь, князь!

– Хочешь оставить Русь без последнего хранильника? – спросил князь Игорь.

– Русь без хранильников не останется, ни сегодня, ни во веки веков, – серьезно и веско ответил Миронег.

– Кто же будет вместо тебя?

– Кто-то обязательно будет.

Миронег, кивнув, по обыкновению, не совсем почтительно, повернул коня прочь от княжеского отряда.

Игорь Святославич смотрел вслед удаляющемуся всаднику, гадая, оглянется ли он на прощание.

Не оглянулся.

В Холодной Пустыне на плоскогорье Ленг Старые Боги продолжали ждать своего часа. Старые Боги не любили жизнь, потому что не были жизнью. За свою гордыню Старые были обречены на изгнание. Изгнание обещало стать вечным, но что такое вечность для тех, кто сами суть пространство и время. Старые Боги ждали, когда живые сами прогонят своих покровителей. Тогда настанет время реванша и восстановления власти Старых, власти над жизнью, этой ошибкой природы.

Один из них, настолько древний, что утратил даже свое имя, попытался восстановить справедливость. Но что-то у него не сложилось, и у жизни на Земле появилась возможность просуществовать еще какое-то время.

Но время – лишь часть вечности.

Старые Боги умели ждать. У них еще будут попытки, и в итоге одна из них увенчается успехом.

Вечность победит любую жизнь.

Не правда ли?

Сергей КОСТИН

ЛЫСАЯ ГОЛОВА И ТРЕЗВЫЙ УМ

— Новенький?

— Новенький.

— Фамилия?

— Пономарев.

— Звать-то тебя как, Пономарев?

— Лесик…. То есть, Леша. Алексей.

— Лесик. Хорошее имя для новенького. Медаль хочешь заработать, Лесик?

Вопрос, если его рассматривать с профессиональной точки зрения, риторический. Кто ж не хочет заработать медаль? Тем более в первый день службы. Поэтому можно и промолчать.

— Тогда беги, Лесик Пономарев, к капитану. Быстро беги. Ждет, не дождется. И мыло не забудь.

— Зачем?

Глупый вопрос. От волнения.

— А ты подумай, Лесик. Подсказка. Руки мыть не надо.

Тетки из отдела кадров переглядываются, добродушно хихикают и указывают на дверь.

— По коридору прямо. Иди, иди, Лесик Пономарев.

Закрываю дверь. На секунду замираю, прислушиваясь. Не из любопытства. Из интереса. Смех в кабинете подсказывает, что я всем понравился. На ум приходят ответные слова, целые потоки язвительных и острых слов, но уже поздно. Не возвращаться же.

Полутемный коридор. Малолетние правонарушители, раскачивающиеся на скрипучих стульях. Полные банки окурков на подоконниках. Изодранный линолеум, с черной протоптанной дорожкой. Тусклые лампочки в железных футлярах.

Из ближайшего кабинета вываливаются суровые сержанты. Мощные кулаки и большие, на ширину плеч, подбородки. Вежливо интересуются, не угостит ли новенький сигареткой? В ответ на короткую лекцию о вреде курения, тщательно обыскивают карманы, добродушно заявляя, что так положено. Не обнаружив сигарет, просят в следующий раз быть внимательней и с пустыми карманами в отделение не являться.

Я не расстраиваюсь. Понимаю, ребята вышли в коридор не от хорошей жизни.

Дверь, обитая черным дерматином. Ржавые гвоздики пытаются создать видимость упорядоченных ромбов. На табличке серебром по красному. «Начальник». Чуть ниже еще одна, треснутая поперек, вывеска. «Приемная». Рядом с дверью, на покрашенной серой стене, нацарапанные острым предметом надписи, из серии “незаконченное среднее образование”.

Мне сюда.

— Можно?

Секретарша, коротко стриженая толстушка с развитыми ушами и ртом, воркует по телефону. Кивает на стул. Садись, лейтенант, коль пришел, в ногах, как и в жизни, правды нет.

— Да ты что!? А он? Ха-ха-ха! А вы? Хи-хи-хи! Ну, надо же!

Смотрит на меня. Прикрывает рот ладошкой, хлюпает от смеха носом. Где простыть успела? На улице самое лето.

Толстушка аккуратно возвращает трубку на аппарат, кладет руки, как первоклашка в школе, и теперь все внимание исключительно на меня.

— Вы Лесик?

Она только что разговаривала с отделом кадров. И все эти «Хи-хи-хи, а вы, а он?» относятся ко мне.

На поставленный вопрос не отвечаю. Во-первых, сам виноват. А во-вторых, прозвище, полученное в детстве, ухо не режет. Привык. Свое, как никак.

— Лейтенант Алексей Пономарев. Мне к начальнику.

— К капитану, — поправляет секретарша, — Вы же первый день у нас? Ну и как? Нравиться? А мне, знаете, очень. Вы не представляете, какие люди здесь работают. Золото, а не люди. И душой и телом. А почему у вас имя такое? Из-за рыжих волос? Или вас так девушки называют? А у вас есть девушка? Или, может, у вас другие интересы? Меня Лидой зовут. Но все называют Лидочкой. А что вы делаете сегодня вечером?

Вечером я намерен в одиночестве посмотреть телевизор.

— Мне к капитану, — я серьезен, я спокоен, и в первый день службы мне не до девушек. Как в песне. Первым делом правопорядок, ну а девушки в свободное от работы и отдыха время.

Секретарша Лидочка морщит нос, фыркает, поджимает накрашенные ярко-красной помадой пухлые губы. Широко распахнутыми глазами, в которых пляшут неопределенного цвета чертики, осматривает меня с ног до головы.

— Заходите, — официальный тон мне нравиться больше. А то развела тут бюро знакомств. — Только учтите, капитан Угробов сегодня не в настроении.

— Если бы у меня была такая секретарша, я, вообще, в петлю бы полез.

Умная мужская фраза, словно пуля в висок женщины. Рот Лидочки распахивается, глаза на выкат, кровь в лицо. Не спасает даже макияж.

— Да вы….

Но я уже открываю дверь, засовываю в щель голову и спрашиваю пустоту:

— Разрешите?

— Да.

Теперь можно подтянуть оставшееся туловище, прикрыть дверь, чтобы не было слышно возмущенных криков из приемной, и обернуться. Руки по швам, коленки слегка подрагивают, подбородок задран к потолку, глаза ищут тело капитана.

— Лейтенант Пономарев для прохождения службы прибыл.

Хорошо сказал. Мама бы мной гордилась.

— Расслабься, лейтенант. Не на параде.

У капитана широкое и волевое лицо, все в шрамах от бандитских пуль, в царапинах, полученных в схватках с криминальными элементами. В левой руке тлеет сигарета «Прима». В правой — дымящийся ствол пистолета «Макаров», нацеленный точно в мой лоб.