Илья кричит от ужаса, отчаянно вертит головой и замечает, что со всех сторон в комнату на помощь блондинке лезут люди – из-под дивана, в дверь и даже в окно… Но это не люди, это куклы с искаженными злобой лицами… Значит, они не следили – они ждали своего часа, чтобы начать мучить Илью… и час настал.

– Не-ет!!! – не своим голосом бешено кричит Илья. – Я не хо-чу!!!

Глава 2

САМОЗВАНЕЦ

Чукча не знал, был ли у него в роду хоть один чукча. Но у матери в постели перебывали разные национальности, может быть, попадались среди них и чукчи.

При советской власти мать его, как проститутку, ссылали на "стройки века" ублажать честных строителей, но она нелегально пробиралась в "город трех революций" и опять вкалывала уставшим телом уже не ради денег или установления рекордов, а по привычке организма. Вот Чукча и родился. Потом мать его снова услали на новую "стройку века" – Байкало-Амурскую магистраль. Там она и сгинула, оставив в жизни единственный след – Чукчу.

Воспитал Чукчу государственной лаской детский дом, потом – колония для несовершеннолетних преступников, а завершила воспитание зона строгого режима, где он и сделался Чукчей.

Из всех анекдотов ему особенно нравились анекдоты про чукчу, и рассказывал он их мастерски. Потом мозг его, как самый слабый орган, остановился на чукче навсегда, и он стал не только говорить, но и думать как чукча из анекдота, веселя блатную братву своеобразием речи. Кроме того, отличался он патологической жестокостью и имел явно выраженные садистские наклонности. Блатные братки только плечами пожимали:

– Что с него возьмешь – Чукча.

Китайцу, ценившему юмор, Чукча пришелся ко двору. Но потом примитивность его шуточек Китайцу надоела, но он оставил Чукчу за склонность к садизму и поручал ему особо кровавые дела. И даже в целях повышения садистской квалификации записал Чукчу в первый медицинский институт (куда же еще?!) и пригрозил декану, что институт к чертовой матери сожжет, если Чукчу выгонят.

Но Чукче учение не шло впрок, и он часто бывал груб с подследственными, от чего те умирали. Поэтому к Чукче приставили Харю, чтобы он следил за коллегой и не допускал с его стороны увлечений и, замечая перегибы в работе, давал коллеге толчуна. Поэтому испытуемые в многочасовых пытках смотрели на Харю с надеждой и любовью, желая только одного – чтобы этот жирный однословный человек не рассчитал бы своего удара и проклятый Чукча бы издох.

– Не-е-т!!!

Илья открыл глаза, обвел обезумевшими глазами помещение. В дверях стоял Чукча.

– Почему орешь, однако? – спросил он.-Завтра Чукча тебя пытать будет – орать будешь. А сейчас моя не нервируй, – и, ухмыльнувшись криво, добавил с издевкой: – Организм, – и вышел, закрыв за собой дверь.

Но скоро вернулся. Не обращая внимания на Илью, подошел к скелету человека и стал разглядывать его с интересом во взоре. В руках у Чукчи была тонкая тетрадь и ручка. С учебным любопытством он, наклонившись, трогал анатомическое пособие; от прикосновения Чукчи кости тихонько и жалобно клацали.

Записав в тетради все, что требовалось по поводу скелета, Чукча удалился.

Действительность была не менее ужасной, чем сон. Да и не сон ли сама эта действительность: яркая, бьющая в глаза лампа, картины на стенах, зубы в урночке… Разве в обыденности может быть место такому ужасу?

За окном Илья видел затянутое тучами небо – снова было неясно, ночь это или вечер. А может быть, раннее утро?.. Господи, это значит, что скоро придет Чукча. Господи!! Неужели это со мной?!

Шло время. Мучительно долго или мучительно быстро – без часов Илья не мог знать этого. Временами он изо всех сил старался припомнить ту ночь среди чуди в заброшенном доме, чтобы рассказать проклятому Китайцу и хотя бы отсрочить мучения, но в голову, кроме галлюцинаций, которые вызвал отвар афганской колючки, ничего не шло. Та ночь в доме была забыта прочно – навсегда. И, отчаявшись вспомнить, он напрягал руки, пытаясь порвать путы, и понимая, что это бессмысленно, тихонько скулил от отчаяния. Устав, он впадал в состояние сна. Но сны были тревожные – ни о чем. Утомившись окончательно, он все-таки уснул.

Проснулся от шума, доносившегося из коридора. Все так же горела лампа над креслом, было отчего-то холодно и сыро. Приоткрыв дверь в комнату, заглянул заспанный Харя.

– Уу!

И убрался. Из другой комнаты снова слышался звон посуды, неразборчивые голоса. "Сейчас придут",-подумал Илья, но уже без вчерашнего ужаса: наступило безразличие к окружающему миру.

Илья бесцельно блуждал глазами по сторонам – картинки уже не вызывали никаких эмоций. Вдруг Илье почудилось, что какая-то тень мелькнула за окном. Крупная птица, должно быть ворона, пролетела по своим птичьим делам мимо. Он отвел от окна глаза, но в тот же момент ему вновь показалось, что кто-то большой пронесся за окном. Это заинтересовало Илью, и он, повернув голову, пристально стал смотреть на окно. Без изменений прошло, наверное, две или три минуты… И тут дверь с шумом распахнулась, Илья вздрогнул, повернулся, посмотрел на вошедших.

Чукча в белых-пребелых перчатках, с ухмылочкой предвкушения остановился возле прикованного Ильи, за ним громадой тела, по приказу хозяина следя за каждым движением Чукчи, возник Харя. Илья сразу все понял и напрягся всем телом, с ужасом глядя на вошедших. Страх вернулся.

Чуть погодя вошел и насупленный парень в кожаной куртке, – судя по поведению, он был сейчас главным.

– Ну, вспомнил что-нибудь? – спросил он Илью деловито. – Или за компанию вспоминать будем?

Илья смотрел вмиг обезумевшими от ужаса глазами на поправляющего белоснежные перчатки Чукчу и не мог ничего ответить.

Чукча с улыбочкой снял с крючка бормашинку и, держа ее сбоку от лица совсем как блондинка из ночного кошмара, скосив на нее глазенки, надавил педаль привода.

– Бз-з-з… – тонко запела машинка. – Бз-з-з-з…

У Ильи непроизвольно потекли слезы, но он не замечал этого – расширенными до огромных размеров глазами он смотрел на бормашинку в белой руке…

– Бз-з-з-з…

– Кажется, звонок, – сказал парень в куртке. – Наверное, Китаец. Он приехать обещал. Погоди ты жужжать… – грубо бросил он Чукче.

Чукча убрал ногу с педали.

Звонок, поначалу заглушаемый писком машинки, повторился. Парень вышел в прихожую.

– Мне Китайца за тебя премия давать будет,-проговорил Чукча, с вожделением глядя на Илью. – Моя огненная вода пить будет.

Из прихожей слышался лязг открываемого замка, потом шум и вскрики… Но изумленный Чукча уже не смотрел на Илью, он повернулся к окну и застыл с поднятой вверх бормашинкой. Илья проследил за его взглядом.

За окном он увидел человека в камуфляжной форме, в черной вязаной маске с прорезью для глаз, какие носят спецназовцы. Человек за окном ударил ногой в стекло, звеня, осколки полетели на пол. Он ударил еще… и вперед ногами влетел в комнату. В первое мгновение растерявшись, Чукча уже пришел в себя и, бросившись в сторону, быстрым движением выхватил из кобуры пистолет. Харя замычал и двинулся к человеку в камуфляжной форме.

Но пришелец на какую-то долю секунды опередил Чукчу, молниеносным отработанным движением ноги выбив оружие, прежде чем Чукча успел навести на него пистолет. Но Чукча изловчился схватить подвернувшийся под руку табурет, намереваясь садануть им по голове человека… Но не попал. Табурет грохнулся об пол, и у него отлетела ножка. Гремя множеством костей, как горный обвал, на пол обрушился скелет. Подоспевший Харя, расставив руки, бросился на пришельца, пытаясь поймать его в охапку, но ловкий человек вывернулся из объятий Хари и нанес ему ногой мощный удар в живот. Харя, охнув, схватился за ушибленное место. Чукча попытался ногой ударить человека, но тот, перехватив ногу и вздернув ее для удобства повыше, сделал ему удар в пах между ног, отпустив уже ненужную конечность, повернулся спиной и нанес заключительный удар каблуком с отмашкой по лицу. Голова Чукчи дернулась по ходу движения ноги, и он, развернувшись на сто восемьдесят градусов, рухнул со всего маху, стукнувшись лицом о подлокотник, сполз на пол, оставляя на светлой драпировке дивана кровавую дорожку.