– Плохое нас привело сюда… хан! Страшное… Русские дружинники, которых ты защищаешь так благородно, словно они для тебя – лучшие друзья, напали на беззащитные вежи наших родичей, все разграбили и всех убили. Тому свидетель не только я, все мои воины. А тебе, разумеется, известно, хан, что по степным законам за подобное есть только одна кара. Кровная месть! И мстить должен любой, кто знает преступника.

– Что я слышу?! Убиты мои люди? Убиты русами?

– Убиты половцы! Рода, правда, иного, из Бурчевичей, но убиты действительно русами, как ты и сказал.

– Что делали Бурчевичи на моих землях? Я не звал их.

– Так ли это теперь важно? Даже если они по неосторожности или небрежению перешли границы твоих, хан, владений, то расплатились многократно! Кто ответит за смерть наших братьев?!

– Верно ли то, что говорит Гзак?

Кончак повернулся к князю Игорю.

– Верно, – откликнулся Игорь, и среди куманов пронесся глухой ропот. – Русские дружинники действительно напали на половецкие вежи… Те дружинники, которые ослушались моего приказа и в сражении перешли на сторону врага.

Князь Игорь Святославич протянул руку в сторону сбившихся в кучу черниговских ковуев и рыльских дружинников.

– Суди их по своим законам, великий хан, – продолжил князь Игорь. – Для Руси этих людей больше нет!

– Как случилось, – спросил Кончак, – что твои люди, Гзак, воевали вместе с убийцами против тех, кто невиновен?! Что здесь – оплошность или злой умысел?

– Разве я способен на сознательную ложь? – добродушно улыбнулся Гзак. – Не разобрались немного, но, Тэнгри-Небо свидетель, я рад, что истина наконец открылась. И обвинения мои остались в силе… великий хан!

Титул Кончака Гзак выговаривал с небольшой задержкой, будто слова застревали в горле, не долетая до языка.

– Русы убили половцев… великий хан! Кровь убиенных требует отмщения!

– Ты так хочешь стать мстителем? Что ж, пусть так и будет! Мы знаем виновных, и я выдаю их тебе головой. Делай с ними, что хочешь, препятствий чинить не буду.

Кончак ледяными голубыми глазами внимательно наблюдал, как растерянно переглянулись друг с другом Гзак и Ольстин Олексич.

– Нет!

Гзак внезапно охрип, и ему пришлось повысить голос, чтобы быть услышанным всеми воинами.

– Нет! Законы Степи требуют не просто смерти убийцам, но и разорения их земель. На твоей земле пролита кровь… великий хан, тебе и очищать ее от скверны. Зови в поход на Русь, Кончак, или будешь опозорен перед всей Степью!

Как же ты сладок, миг мести!

Что теперь сделает гордый Кончак? Откажется? Переступит через одну из главных обязанностей правителя – блюсти закон? Никогда, для этого Кончак слишком прямодушен.

Попробует убить всех обвинителей, начиная с Гзака? И снова – нет. Степь слухом полнится, и где уверенность, что не проболтается кто-то из своих? А своих половцев Кончак никогда не тронет.

Пойдет на Русь? На земли своего побратима, князя северского Игоря? Тогда имя Кончака станет символом бесчестия во всех русских княжествах.

Честь и благородство завели хана Кончака в ловушку, заставляя совершить бесчестный и неблагородный поступок.

Как же ты сладок, миг мести!

– Я подчинюсь законам Степи, – медленно и весомо проговорил Кончак. – Я пойду на Русь!

Ахнули северцы, выругались под нос путивльцы, побелели лицами курские кмети. Князья русские в недоумении поглядели на Кончака.

– Я пойду на Русь, – повторил Кончак. – Тем более что у моего побратима, князя Игоря, остался там, насколько я знаю, один важный долг. Неотложный. Долг чести. Побратим! – Кончак посмотрел на Игоря Святославича. – Дозволь за тебя вызвать на поединок князя переяславского, оскорбителя твоего. В конце концов, за мной все равно один бой – свадебный!

Князь Игорь глядел на Кончака, потеряв на время дар речи. Так быстро менялась обстановка, что не мудрено было растеряться. Кончак, хитрый и изворотливый, истинный сын Степи, нашел выход!

– Дозволяю, – сказал князь Игорь.

И снова вмешался Гзак:

– Нет! Вина черниговцев, на них и идти должно! Через северские земли, раз уж князь Игорь привел убийц в Степь!

– Ты будешь учить меня, как защищать честь?

Кончак искренне удивился.

Гзак, заметив, что перегнул палку, пошел на попятный. Но сдаваться не торопился:

– Что ты… великий хан! И в мыслях такого не было. Есть, однако, другое дело. Мои воины сражались за твою честь, проливали кровь… Что же, неужели все зря? Добыча-то ушла!

Нет для степного воина слова более почитаемого, чем честь. На втором же месте – слово «добыча», святое, как небо или чистая река. За честь и добычу бьется воин, и никто не может безнаказанно отнять у него положенной по обычаю доли отвоеванного. Кончак правильно сделал, защитив союзников и побратима, но одновременно он оставил воинов Гзака без удовлетворения.

Выкуп за трех князей. За несколько десятков дружинников. Кончаку неоткуда будет его взять так вот, сразу. Князю Игорю придется согласиться с тем, что диким половцам по закону причитается дань, которую Гзак наложит на русские земли и сам же соберет.

Кончак спас свою честь. Хорошо, посмотрим, как он защитит честь побратима!

– Добыча? – раздался звонкий девичий голос.

Ханская дочь, жена путивльского князя Гурандухт вышла вперед.

– Доли своей ждете, дикари? – Презрение звучало в музыке прекрасного голоса, достойного своей хозяйки. – Вот вежи, и они ваши! Хватит?!

Дикие половцы взревели. В обозе, выведенном Владимиром Путивльским, хранилось приданое невесты, рядом с которым мерк любой выкуп.

– Прости, муж мой, – сказала Гурандухт. – Тебе досталась нищая жена.

– Благородство и ум дороже злата и мехов, – ответил Владимир, с благодарностью положив руку на плечо жены.

– Ты удовлетворен, Гзак? – спросил Кончак.

– Нет!

Как же Гзак был однообразен в ответах!

– Ты сам, хан, признал мое право на месть. И я полон решимости довести ее до конца. Хоть и без твоего войска, сам, но я пойду на северские земли, и пусть они умоются кровью! А ты, князь северский, по степным законам останешься на полгода здесь, у Кончака, для ритуального очищения от скверны убийства. Что передать твоей жене, князь, раз я ее увижу раньше?

– Передай, чтобы не хоронила тебя в русской земле, – ответил князь Игорь. – Не оскверняла ее…

– Я расскажу по возвращении, князь, как меня встретила твоя жена. Жди. До свидания!

– Прощай, безумец!

Игорь Святославич не проявил даже признаков волнения. И дело не в выдержке, присущей воину. Просто князь был полностью уверен в своей жене. И знал, как смертоносна воля дочери кровавого князя Ярослава Осмомысла.

Безумный араб Абдул Аль-Хазред видел, как разрушилась старательно разработанная интрига. Что ж, бывает. Непрочная нить портит самые хорошие силки, и даже слабая птичка способна разорвать подгнившие или перетертые путы.

Другое хуже.

Аль-Хазред перестал чувствовать близкую опасность. Где-то здесь, в войске русов, был человек, владевший силой, сопоставимой не с человеческой даже – с могуществом Неведомого бога. Этот человек не погиб и не был ранен, в этом араб мог поручиться хоть головой. Возможно, он отъехал от войска, найдя некий предлог для князя или просто сбежав, предоставив русов своей судьбе.

Человек, бывший врагом Неведомого, оставался в живых и ехал к Тмутаракани, в город, куда ему было нельзя. Человек нарушил волю многих богов, живущих и сущих. И по причинам, непостижимым для безумного араба, этот человек не подвергся достойному наказанию за прегрешение.

Абдул Аль-Хазред был бессилен что-либо предпринять, чтобы стать орудием возмездия. Обретенный недавно «Некрономикон», книга страшных заклинаний и черного могущества, оказался без единственного листка, выпавшего когда-то из неумело сделанного переплета. Но там, на грубо выделанном из человеческой кожи и неровно обрезанном пергамене, было главное заклинание. Заклинание мощи, превращающее «Некрономикон» из обычной книги в существо, не живое, конечно, но и не мертвое. Есть третья форма существования, для которой в нашем языке нет понятия. Карпатские угры, осевшие в местах, где магия стала частью быта, говорят о носферату, неумирающей нежити. Примитивный европейский ум сведет позже рассказы о носферату к скучноватым историям о вампирах, вызывающим не столько ужас, сколько недоуменное и неловкое молчание.