Хранильник не заметил, что под рубахой на суровой нити висел тяжелый серебряный крест, с которым Кирилл не расставался никогда.

Толпа двигалась безмолвно, и только звук шагов и позвякивание украшений, смешиваясь с треском факелов, сопровождали идущих к алтарям для жертвоприношений.

Двери во внутреннем дворе на сей раз оказались распахнуты настежь, и паломники втягивались внутрь, как жало в пасть змеи. Там, у алтаря, оказались и Миронег со священником.

Первую жертву жрецы Неведомого бога привели с собой из внутренних помещений недавно выстроенного храма. Это был мальчик лет восьми, тоненький и жалкий, покрывшийся мурашками от холода. Несвежая набедренная повязка, бывшая его единственной одеждой, не спасала от пронизывающего ветра.

Тем более от ужаса перед неизбежным.

Ведь мальчик знал, что его скоро убьют.

Кирилл вздрогнул, увидев, как жрецы выводят слабо упирающуюся жертву. Миронег незаметно для окружающих сжал руку священника, прошептав:

– Ни слова! Иначе…

– Понимаю, – проговорил в ответ Кирилл.

Мальчика бросили на каменный алтарь, при этом сильно ударив головой. Возможно, так проявилось своеобразное милосердие жрецов. Потерявшая сознание жертва ничего не почувствует, и смерть станет легкой и безболезненной.

Укол каменным ножом в шею заставил содрогнуться маленькое тельце, грудь мальчика выгнулась кверху, и тотчас последовал мощный удар, рассекший мышцы меж ребер у сердца. Еще надрез, сильнее, и рванувшийся вверх фонтан крови окропил сначала жреца, а затем и камень алтаря.

Кирилл зажмурился. Ему хотелось броситься к алтарю, разметать убийц, выдающих себя за служителей бога, ложного, конечно же, но священник остался на месте, потому что понимал, что испортит все планы Миронега. Хранильник что-то задумал, он не стал бы стремиться сюда просто из любопытства.

– Потерпи, – услышал Кирилл шепот Миронега, – скоро все закончится, я чувствую…

Кириллу говорили, что Господь в неведомых простым христианам целях даровал некоторым из язычников способность провидеть будущее, хотя не всегда точно и правильно. Отчего бы Миронегу не быть одним из таких, избранных Им?

Еще одна жертва, обнаженная старуха с кожей, такой дряблой, как штормовое море, была убита, отброшена от алтаря и вытащена прочь служителями, когда размеренное действо было нарушено волнением, распространившимся от дверей к алтарю, как круги по воде.

Высокий худой араб в пропыленном халате шел по проходу из расступившихся людей к окровавленному алтарю. Стража у дверей буквально окаменела, застыв в попытке остановить бесцеремонного пришельца. Миронег взглянул наверх, увидел, как замерли у края крыши лучники в ромейских – точно, теперь не спутать! – доспехах.

Но Миронег чувствовал, что выплеск колдовской энергии исходил не от араба. За алтарем, скрытый дымом от ароматических курений и полумраком, стоял изуродованный веками идол. И хранильнику казалось, что камень смотрит прямо на него, как живой.

Араб прошел рядом с Кириллом, и священник почувствовал, как сильно пахнет от того дымом костра и еще чем-то сладковатым.

Этот запах почувствовал и Миронег, невольно придержав дыхание. Хранильнику приходилось вдыхать его, и каждый раз с невольной брезгливостью, постыдной, но почти неминуемой для лекаря.

Запах тления. Сладкий запах смерти.

Араб дошел до алтаря. На залитую кровью поверхность он положил свернутый в трубку листок, хранимый раньше на груди под халатом. Жрецы и служители расступились, словно ждали чего-то подобного.

Прождав мгновение, араб приподнял запятнанный с одной стороны кровью листок, с наслаждением втянул носом терпкий запах, идущий от пергамена, повернулся к замершей толпе тмутараканцев.

– Вы – стадо, – сказал араб на русском. – Вы – корм для моего господина. Сейчас мой господин насытился, и ему не нужна новая пища. Ступайте по домам, он вас позовет, когда на то будет его воля.

И человеческое стадо отшатнулось прочь от алтаря, потекло обратно через горло внутренних ворот к темному порталу, мимо оскверненных христианских фресок, мимо оттаявших стражников, видимо не заметивших своего временного окаменения.

Пропали и жрецы с прислужниками, смешавшись с тьмой святилища.

Но араб не остался наедине со своим господином. Миронег и Кирилл так и не сдвинулись с места, позволив паломникам обойти себя.

– Мы знакомы, – араб не спрашивал, уточнял.

Миронег кивнул.

– Но мы не видели друг друга. И мы служим разным богам, – уверенно сказал араб.

И снова Миронег кивнул.

Араб расхохотался.

– Так еще интереснее! – вскричал он. – Чтобы ты увидел своими глазами, насколько могущественнее мой господин, и принял его сторону, став, как и я, его рабом… или трупом!

Свидетелем этого разговора – когда один говорит, а другой кивает, это тоже разговор, так скажет любой, кто женат, – был мужчина, стоявший на коленях неподалеку от алтаря. На пол его бросил взгляд старшего жреца, искавшего очередную жертву среди пришедших к идолу. Ужас остановил мужчину, когда тмутараканцы бежали прочь из святилища, а темная одежда скрыла его от взглядов других.

– Здесь, – араб взмахнул окровавленным листком, – вся сила мира! Мой господин, впитав магию слов, снова обретет свое могущество, разрушив нынешнее несовершенство. А вы – сдохнете…

Араб хихикнул, подошел ближе к закрепленному на стене факелу и начал читать, прищурив глаза:

– Айи фтагн, уррш них’хатог…

– Не старайся, – заговорил Миронег. – Твой господин никогда не станет живым.

– Отчего же?

Араб прекратил читать.

– В древние времена твоему господину было предсказано, что его не убьет ни живой, ни мертвый, не так ли?.. Взгляни, смуглокожий, что это?

– Череп, – сказал араб. – Только маленький какой-то…

– Череп – он мертвый, не так ли?

– Мертвый.

– Прохладная ночь, вы не находите? – спросил череп, улыбаясь в обе челюсти.

Миронег, державший череп в ладони, замахнулся и бросил его точно в голову древнего идола. Лопнула старая истончившаяся кость, и острые желтые обломки усыпали свернувшуюся на алтаре кровь.

Миронег должен был почувствовать, как иссякает колдовская сила, идущая от идола, но произошло иное. В голове хранильника вспыхнула боль, настолько жестокая, что Миронег невольно опустился на колени перед алтарем, сжав голову руками.

– Предсказание не сбылось! – торжествующе закричал араб. – Мой господин будет править всей Землей!

Но крик, исторгнутый пересохшей глоткой араба, в следующее мгновение стал не победным кличем, но воплем ужаса.

Один из костяных обломков словно ожил, распространяя вокруг себя туманное фиолетовое свечение. Распрямились призрачные крылья, и взору изумленного Миронега предстал покрытый блестящей, словно стальной чешуей дракон. Таких он видел только на фарфоровых чашах из Срединной Империи, так любимых ханом Кончаком.

Дракон рос и темнел, все больше обретая телесность. Раскрылась громадная пасть, усаженная клыками, и с узкого змеиного языка сорвался в направлении идола поток огня.

Но пламя было бессильно против камня. Идол на мгновение побагровел, словно впитывая жар, и остался таким же – неумолимо оживающим.

Дракон как-то по-человечески обиженно вздохнул и пропал.

– Мой господин будет править всей Землей! – повторил Аль-Хазред.

В стране вечного лета, где на возвышенности растет огромный ясень, а на нем висит обезображенный бог, предпочитавший, чтобы его называли Мучеником, наступило время перемен.

Бог с рыжей копной волос и огромным молотом в веснушчатой лапище примеривался к цепям, сковывавшим ноги и тело Мученика. Несколько сильных ударов, и Мученик кулем упал на окровавленную траву, распугав кормившихся на ней многочисленных насекомых.

Мученик открыл единственный глаз, оглядел сгрудившихся вокруг богов и сказал ясным голосом, словно не было вечности страданий:

– Мне открылась вся мудрость, и я стал совершенен! И открою вам частицу познанного, ибо сейчас это важно. Боги ошибаются, иначе мир станет скучен!