Но везение не бесконечно, и в день сражения сабля Деметриоса скрестилась с булатным клинком меча самого князя Игоря Святославича. Темный булат сокрушил светлую сталь, и ромей остался с рукоятью сабли, откуда робко выглядывал обрубок в мизинец длиной.

Деметриос не успел устыдиться недостойного оружия, как княжеский меч ударил по шее ромея, едва не отделив голову от туловища.

Деметриос умер мгновенно, но для него самого этот миг растянулся надолго. Ромей увидел высоко в небе трон, схожий с тем, что, как говорят, стоит в тронном зале у басилевса. С золотыми львами, открывающими пасти и рычащими, как живые. На троне, в сиянии собственной Благодати, восседал Господь наш, Исус – так, только так, истинно надо писать Имя Его, а не как отступники римские, с блеянием ослиным – Иисус! – и пели неземной красоты гимн духовный сонм ангелов и архангелы с ними.

Душа Деметриоса потянулась к Богу, взмыла ввысь в молитвенном экстазе, но повержена была гневом Божиим, который таранного удара сильнее и огня греческого неугасимее.

– Прочь, осквернитель храма! – воскликнули светлые ангелы. – Прочь!

И душа ромея, стеная в печали, рухнула вниз, в вечный огонь, называемый Геенной, чтобы искупать содеянное при жизни.

Велика плата за преступления, еще больше – за глупость, ведущую к греху. Говорил Менандр-мудрец: «Лучше ум копить, чем богатство лукавое». Истинно говорил!

Дружинник Светибор был родом из Путивля. Ловкостью в обращении с мечом и умением управлять конем он заслужил право сопровождать своего князя в свадебное путешествие. Дружба с оружием привела его в первые ряды сражающихся. За спиной остались хоругвь и сам князь, за спиной – друзья-воины, а впереди – только враг, дикие половцы и бродники, слившиеся для Светибора в единую личину, искаженную оскалом дикого зверя.

Светибор не дожил до мгновения, когда дружинники князя Игоря, рванувшиеся навстречу курским кметям, отвлекли на себя лучших бойцов Гзака, облегчив Владимиру Путивльскому нелегкий путь прочь от места сражения. В то время, когда путивльский дружинник замахнулся мечом на несшегося ему наперерез бродника, стрела с тонким острым наконечником скользнула по поднятой руке мимо короткого кольчужного рукава, найдя не защищенный сталью путь к сердцу Светибора.

Остановить замах меча уже ничто было не в силах, и бродник вывалился из седла, щедро поливая траву собственной кровью. Но и Светибор, неловко пошатнувшись, не удержался на коне, упав рядом с мертвым врагом. Древко стрелы тихо хрустнуло, и этот звук стал последним в жизни путивльца.

Мертвые глаза дружинника неподвижно уставились в низкое грозовое небо. Оцепеневшие в смерти веки не желали сомкнуться, дать зрачкам последнее успокоение. Душа Светибора, сразу не решавшаяся покинуть остывающее тело, заметила, как странно и причудливо изменился мир после гибели хозяина.

Прекрасный обнаженный юноша на бледном, как ноябрьская пороша, коне носился среди сражающихся воинов, оставаясь невидимым и неприкосновенным для них. Кипенно-белый конь часто натыкался на увлеченного схваткой человека и, казалось, обтекал его, как вода камень. Душа Светибора оказалась наблюдательной, заметив, что соприкоснувшиеся с конем воины вскоре неминуемо погибали. Заметила душа и то, что капли крови, орошавшие шкуру коня, тотчас начинали бледнеть, словно втягиваясь внутрь.

Там, где в небе еще недавно сияло солнце, на слепящем золотом троне восседал невысокий мужчина в расшитом серебром халате, коричневых сафьяновых сапогах с загнутыми кверху носками и с алмазной диадемой в кудрявых черных волосах, немного тронутых сединой. Руки мужчины покоились на резных подлокотниках, причем ладони свободно свисали вниз.

С внутренней стороны ладоней к земле тянулись широкие снопы пронзительно-ярких лучей. Душа хотела, но не могла отвести от них взгляд; глаза на мертвом теле уже не подчинялись ее воле.

Оказывается, в мире после смерти черный свет был ярче белого.

В свете слепящей черноты нетрудно было различить длинную вереницу человеческих душ, неспешно удаляющуюся прочь от поля битвы. Первым, проводником, шел незнакомый Светибору старик. Душа дружинника позволила себе удивиться, путивлец считал, что знал всех среди свадебного каравана.

Старик вел души прямо к месту, где лежало тело Светибора. Подойдя ближе, проводник откинул назад длинные волосы, извивавшиеся подобно выводку змей на сильном грозовом ветру, и сказал:

– Идем, воин. Твой путь на земле подошел к концу!

– Кто ты, отец? – полюбопытствовал Светибор.

Простим ему любопытство, читатель! Путивльскому дружиннику только месяц как исполнилось шестнадцать лет.

– Бог, – ответил старик просто. – Хозяин подземного мира.

– Здрав будь, Велес! – торжественно произнесла – или подумала? или что иное? – душа Светибора.

– Благодарю…

Душа могла поклясться, что бог Велес отчего-то развеселился.

Битва длилась не часы – жизни, и нет счета точнее и основательнее.

Били в спину, набрасывались вчетвером на одного, затаптывали конскими копытами раненых, притворно просили пощады, тут же пронзая припрятанным ножом горло по-глупому благородного противника.

Преступали заповеди всех богов, учивших в старые времена своих грешных подопечных хоть какой-то морали.

Сражались.

Нормально, в общем-то… Как обычно.

Нет грозы для богов и мертвых. Нет облаков для жрецов-хранильников, ведающих многое.

Миронег глядел на небо и видел то, что не замечали его спутники, поглощенные скачкой.

Видел разгневанного Перуна, мечущего молнии в пожинающий жертвенный урожай юного безумца Ярилу. Весенний бог впитывал энергию молний не хуже, чем капли крови, все больше белея и светясь изнутри, словно небесный разряд.

Видел иноземца Хорса, занявшего освобожденный занемогшим Дажьбогом солнечный трон и освещавшего землю жутким мертвым светом.

Видел, как Дева-Обида, сильно взмахнув лебедиными крыльями, потеряла их, и поплыли в небе не крыла уже, а прозрачные девушки верхом на крылатых драконах. Миронег видел таких зверей на фарфоровых вазах из Поднебесной империи, любимой забаве Кончака.

Видел Миронег, как многие души, шедшие следом за Велесом в мир мертвых, взмыли в воздух, навстречу девам, и растворились, соприкоснувшись с ними. Девы смеялись, как от щекотки, задорно и искренне, и каждая новая душа, уловленная ими, делала дев менее прозрачными. Настоящими. Из плоти.

Есть ли разница, чья плоть – своя или чужая?

Насытившись, девы повернули драконов на север, где притаились в тревожном ожидании русские земли. То был для них путь проторенный, ибо гостьи явились привычные: Карна-Скорбь и Желя-Плач.

Знаем мы их на Руси лучше, чем многих родственников, хотя в гости звать не хотим. Скорбь и плач сами идут, щедро раздавая свои дары, никому не нужные.

Мы же своими действиями только приумножаем скорбь, приманивая ее к себе, как случайно обласканную бродячую собаку. Почто? Ты, Господи, ведаешь, – вот и расскажи. Нам же путь держать за князем Игорем.

«Дойду, – думал Игорь Святославич, прорубая себе дорогу к холму. – Я дойду к тебе, брат…»

Княжеская хоругвь была упрямо наклонена в сторону склона, где стояли нерушимой стеной курские кмети, где горделиво и невозмутимо, словно то не бой был, а ристалище, возвышался на белом коне Буй-Тур Всеволод и извивался за его спиной пардус на стяге, будто желая спрыгнуть вниз и принять участие в схватке, поддержать своего князя.

Вокруг князя Игоря падали убитые и раненые враги, падали северские дружинники, отдавшие жизнь за своего господина. Нет дороги дороже, чем путь воина в бою, оплачена она не золотом и драгоценными камнями – жизнями!

Я дойду к тебе, брат!

Отшатнулись в сторону рыльские дружинники, по приказу князя своего переметнувшиеся на сторону Гзака. Князь убит, весь позор измены теперь придется принимать тем, кто выживет. Стоит ли рваться в бой не по приказу, по охоте, повышая цену расплаты?